Скучно стало Ивану-царевичу, взял он у матушки благословение
и пошел на охоту. А идти ему старым лесом.
Настала зимняя ночь. В лесу то светло, то темно; по спелому снегу мороз
потрескивает.
Откуда ни возьмись выскочил заяц; наложил Иванцаревич стрелу, а заяц обернулся
клубком и покатился. Иван-царевич за ним следом побежал.
Летит клубок, хрустит снежок, и расступились сосны, открылась поляна,
на поляне стоит белый терем, на двенадцати башнях - двенадцать голов медвежьих...
Сверху месяц горит, переливаются стрельчатые окна.
Клубок докатился, лунь-птицей обернулся: сел на воротах. Испугался Иван-царевич,
- вещую птицу застрелить хотел, - снял шапку.
- Прости глупость мою, лунь-птица, невдомек мне, когда ты зайцем бежал.
- Меня Алая-Алица, ясная красавица, жижова пленница, за тобой послала,
- отвечает ему лунь-птица, - давно стережет ее старый жиж.
- Войди, Иван-царевич, - жалобно прозвенел из терема голос.
По ледяному мосту пробежал, распахнул ворота Иван-царевич - оскалились
медвежьи головы. Вышиб ногой дверь в светлицу: видит - на нетопленной
печурке сидит жиж, голова у него медная, глазами ворочает.
- Ты зачем объявился? Или две головы на плечах? - зарычал жиж.
Прицелился Иван-царевич и вогнал золотую стрелу между глаз старому жижу.
Упал жиж, дым повалил у него изо рта, вылетело красное пламя и поело терем.
Иван-царевич побежал в светлицу. У окна, серебряными цепями прикована,
сидит Алая-Алица, плачет... Разрубил цепи, взял Иван-царевич на руки царевну
и выскочил с ней в окошко.
Рухнул зимний терем и облаком поднялся к синему небу. Сбежал снег с поляны,
на земле поднялись, зацвели цветы. Распустились по деревьям клейкие листья.
Откуда ни возьмись прибежали тоненькие, синие еще от зимнего недоеда,
русалки-мавки, закачались на деревьях; пришел журавль на одной ноге; закуковала
кукушка; лешие захлопали в деревянные ладоши; позык аукался.
Шум, гам, пение птичье... И по синему небу раскатился, загрохотал апрельский
гром.
И узнали все на свете, что Иван-царевич справляет свадьбу с Алой-Алицей,
весенней царевной.
